Зоосити - Страница 60

— И все-таки лагерь беженцев — не курорт.

— Да, верно, аквапарк не работает… — улыбается Бенуа. Правда, его улыбка такая же фальшивая, как дизайнерские лейблы на подделке с рынка.

— Автомат по производству сладкой ваты сломался. Шарики улетели. Повстанцы, уходя, забрали с собой все мягкие игрушки. Ты уже говорил с женой?

— На весь лагерь всего один сотовый телефон.

— Значит, ты так и не знаешь точно, там они или нет. — У меня еще теплится искра надежды, но такая слабая, что от нее даже сигарету не раскурить. Черт! Щелк-щелк…

— Сотрудник гуманитарной миссии ООН прислал мне скан ее удостоверения личности.

— Возможно, оно украдено. Кто-нибудь назвался ее именем. В лагерях беженцев, которыми занимаются англичане, делают генетический анализ, чтобы убедиться, что ты — тот, за кого себя выдаешь. Ты не просил сделать ей анализ ДНК? Есть у них ее медицинская карта, снимок челюсти? — Щелк… Щелк!

— Знаешь, и мне сейчас непросто, — говорит он.

— Ах, Бенуа, ты меня достал! — отвечаю я, щелкая-щелкая-щелкая зажигалкой.

— Рад, что ты так быстро нашла мне замену.

— И твой шпион, Д’Найс, свинья такая, меня тоже достал! — Щелк… Щелк… Щелк!

— Хорошо, Зинзи. Как хочешь.

Я швыряю поганую зажигалку о поганую стену. И немедленно жалею об этом. Теперь придется спускаться вниз по поганой лестнице и покупать другую поганую зажигалку в поганом торговом центре, который, скорее всего, окажется закрыт в такое поганое время! На ощупь подхожу к стене и поднимаю зажигалку. Пластмассовый кончик сломан. Совсем хорошо!

— Бенуа, ты утратил право обсуждать мою личную жизнь. Какое тебе дело до того, что происходит между мной и Джованни?

— А я не знал, что когда-то имел такое право. — Он смотрит на меня, как будто плохой парень — это я. — Хочешь посмотреть их фотографии?

— Зачем мне смотреть фотографии людей, ради которых ты меня бросаешь?

— Затем, что мне хочется показать их тебе.

— Неужели? Подумать только!

Он уходит в свою комнату наверху и через десять минут возвращается. Пока его нет, я успеваю разжиться коробком спичек у соседки, которая поднимается по лестнице с ведром воды на голове.

Вернувшись, Бенуа молча вынимает у меня изо рта сигарету и затягивается. Раньше я ни разу не видела, чтобы он курил. Потом он садится рядом со мной на кровать. На коленях у него узел, завернутый в пленку и перевязанный эластичными бинтами. Он не спеша развязывает бинты, сматывает, кладет рядом. Куски бинта уже сгнили. Несмотря на то что в моей груди расцветает ядовитый цветок, мне становится любопытно.

— Когда ты последний раз видел их?

— Вчера. А до того — уже не помню. Год… или два года назад. Раньше я, бывало, смотрел на них каждый день.

Он разворачивает клетчатый пакет, достает конверт, в котором лежит толстая пачка фотографий, завернутая в кусок армейской шинели и перетянутая бечевкой.

В пачке и настоящие снимки, на фотобумаге, и пожелтевшие, выцветшие компьютерные распечатки. Бумага помялась от частого сворачивания и тягот путешествия через весь континент. Бенуа, женщина и трое детей, которым на вид от двух до семи лет, позируют, не улыбаясь, на фоне низкой ограды. Лиц не разобрать. Они поблекли. Они уже выглядят как привидения.

Та же самая женщина, изнуренная, завернутая в ярко-желтые покрывала, держит на руках сморщенного младенца; тот зажмурился от света. Маленькая девочка влезла в самый центр кадра, как будто ей было невыносимо, что она в стороне.

Та же девочка держит младенца под мышкой. Катает его в коляске.

Малыш сидит в картонной коробке и широко улыбается, показывая единственный зуб.

Семья снова позирует перед фонтаном на фоне городского пейзажа.

Фон тот же, только снимок сделан попозже. Бенуа держит малыша за ноги, притворяясь, будто хочет бросить его в фонтан. Остальные члены семьи покатываются со смеху.

И вдруг сердце у меня проваливается из груди куда-то в желудок. Я вижу женщину, которая лукаво прикрывает лицо фартуком. Она кокетничает с камерой… Точнее, с человеком, который держит камеру.

— Селви, — говорит Бенуа. — Арман. Жинель. Селестен — он самый младший — два с половиной года. Живой, как ртуть! Его только на поводке можно удержать…

Я быстро подсчитываю:

— Значит, сейчас ему шесть или семь.

— Семь. Он родился в апреле. На следующей неделе ему исполнится семь лет. Практически взрослый! Пора начинать откладывать деньги на его учебу в университете… — Уголок его рта мрачно подергивается; он даже не пытается притвориться веселым.

Мы оба задумываемся. Бенуа не может оплатить учебу в университете… Университет — это из Прошлой Жизни… И вообще, много ли хорошего нам принес университетский диплом? Вот я — бакалавр гуманитарных наук. А Бенуа три года проучился по специальности «инженер-механик».

Он начинает убирать фотографии: снова аккуратно заворачивает в пленку, завязывает эластичными лентами.

— Что ты скажешь детям?

— Что папа на какое-то время потерялся.

— А как же Мангуст?

— А-а-а… — Бенуа машет рукой. — Он к ним привыкнет. Может, дети будут дергать его за хвост, но ничего. Мангуст вредничает не со всеми, а только с девушками, у которых есть Ленивцы. — Он слегка толкает меня в бок. — Уф… Знаешь, я совсем-совсем не буду по тебе скучать!

— А я ни на секунду не вспомню о тебе. Я даже не вспомню, кто ты такой. Сразу же заведу себе кучу любовников. Кто такой Бенуа?

— Вот погоди, одолеют тебя блохи, и ты вспомнишь Мангуста!