Зоосити - Страница 76

Еще два телефонных звонка — и у меня появился список всех благотворительных организаций, которым отдают излишки еды «ФлайРайт» и «Блукрейн-Эйр». Учитывая возраст Патрика, я вычеркиваю «Новое начало», где проходят реабилитацию бывшие малолетние заключенные, и «Вуку» — благотворительную организацию, которая развозит завтраки по школам. В списке остаются благотворительная столовая при церкви Святого Иакова в районе Александра и приют имени Кэрол Уолтерс, расположенный совсем рядом с улицей Луиса Боты. Примечательно, что приют буквально в двух шагах от Труавилля. Считайте меня легковерной и наивной, но именно в приют я отправляюсь в первую очередь.

Я вижу старый викторианский особняк с обкрошенными карнизами, тюлевыми занавесками и синими стенами — краска облупилась, как от солнечного ожога. Внутри пусто и очень чисто, но никакие чистящие средства на свете не способны убрать запах отчаяния, который нависает над всем, как облако иприта. Человек со шваброй показывает мне кабинет управляющего.

Рениру Снейману лет тридцать с небольшим; он еще молод и по-прежнему верит в то, что его усилия принесут какие-то плоды. Вместе с тем он уже не наивный мальчик. Когда я представляюсь журналисткой и говорю, что пишу статью об убийстве, он отвечает дружелюбно, но немного настороженно:

— Не могу гарантировать, что помогу вам. Мы не ведем архива по нашим прежним постояльцам.

— Посмотрите, пожалуйста. — Я кладу на стол фотокопию. — Вы его узнаете?

— Хм… Честно скажу, лицо незнакомое. Но возможно, все дело в том, что удостоверение было выдано в девяносто четвертом году. На документах никто на себя не похож, верно? Особенно если человек несколько лет прожил под открытым небом, бродяжничал. Попробуйте расспросить наших старожилов. Правда, сейчас их здесь нет. С десяти до пяти они могут выходить в город. Хотя далеко от приюта они не отходят… Давайте прогуляемся.

Мы направляемся в Яуберт-Парк. Там кучкуются сутенеры и наркодилеры; кроме того, на лавочках сидят вполне добропорядочные граждане — вышли с работы на обеденный перерыв. Ренир направляется прямиком к общественным туалетам. Рядом со стилизованной хижиной стоит группка людей; они передают по кругу бумажный пакет с дешевым вином. Увидев нас, все пугаются; иссохшая, костлявая женщина цепляется за руку стоящего рядом старика и прижимается к нему, как будто прося защиты.

— Эй, начальник! — кричит старик. Его лицо изрезано такими глубокими морщинами, что в них можно провалиться, как в расщелины. — Что-то украли? Вор вернулся?

— Нет-нет, Ханнес, ничего подобного. Эта молодая дама хочет спросить вас об одном человеке. Возможно, когда-то он тоже жил у нас. Может быть, вы или Анна Мари его узнаете.

Я показываю им фото; они пускают его по кругу с такой же серьезностью, как только что передавали вино.

— Нет… Я этого типа не знаю. — Ханнес трясет головой.

— Вы уверены? Возможно, теперь он выглядит по-другому. — Естественно, сейчас он выглядит совсем по-другому — ведь он совсем обгорел. Но я им этого не говорю. — Его звали Патрик Серфонтейн.

— Как-как? — переспрашивает старуха по имени Анна Мари.

— Патрик Серфонтейн. Ему было пятьдесят три года. Родом из Кронстада.

— Нет, мадам, — повторяет Ханнес, снова тряся головой.

Анна Мари хлопает его по плечу:

— Слушай! Это же Падди! А ну-ка! — Она хватает фото дрожащими руками — то ли от болезни Паркинсона, то ли от пьянства. — Верно, у него борода… Помнишь, у него был Трубкозуб! — Анна Мари ожесточенно чешется, как будто у нее вши, и оборачивается к моему спутнику: — Помните, мистер Снейман?

— Значит, животное у него все же было! — говорю я.

— Да, я его помню. — Снейман качает головой. — Его паршивый Трубкозуб во все запускал свой липкий язык, особенно в сахар… Повара ужасно злились.

— Он еще кормил его вот такими таракашками… Помните, мистер Снейман? — Анна Мари разводит большой и указательный пальцы дюйма на два.

— Это не таракашки, — с сильным немецким акцентом возражает стоящий рядом мрачный тип. Он опирается о магазинную тележку, в которой лежат остатки односпального матраса.

— У нас их называют таракашками… у нас еще не такие водятся! — хвастает Анна Мари, хлопая себя по бедру. Смеются все, даже мрачный немец и Снейман.

— Когда вы в последний раз его видели? — спрашиваю я.

— Недели две назад, — отвечает Снейман, подумав. — А может, даже месяц. Если я его ни с кем не путаю, он то приходил, то уходил…

— Гулял сам по себе, — одобрительно замечает Ханнес. — Знаете, приютская жизнь — она не всем подходит. Некоторым дороже свобода. Не все могут жить по чужим правилам. — Он едва заметно кивает Анне Мари, словно предостерегая ее.

— Эй ты! Не смеши меня! — говорит она.

— У нас многие то приходят, то уходят, — добавляет Снейман. — Летом живут на улице, а когда настают холода, приходят к нам… Если, конечно, живы. Бывает, их изобьют до смерти или несчастный случай какой… Мало ли что!

— Может, вы еще кого-то из ваших постояльцев давно не видели? Я имею в виду постояльцев-зоо…

Все переглядываются и качают головами.

— Откуда нам знать? — ворчит угрюмый немец.

Я понимаю: именно на такое отношение и рассчитывает убийца.

Глава 31

Мандла, или Мандлакази Мабусо, не просто толстая — она огромная. На животе у нее бесчисленные складки. Она не переставая лопает жареные треугольные пирожки с овощами, которые достает из пакета. Одной рукой крутит руль, а другой то и дело лазает в пакет и закидывает пирожки в рот. Настоящий конвейер! Мандлакази везет нас в «Кресту» на встречу со свидетельницей. Ленивец тут же проникается к ней — хотя, скорее всего, ему больше всего нравятся вегетарианские пирожки, которыми она его то и дело подкармливает.